В октябре 1805 года русские войска заняли города и села эрцгерцогства Австрийского и пошли на соединение с союзниками. Незадолго перед этим солдаты совершили тридцатимильный переход, но поскольку ожидалось прибытие главнокомандующего, начальство потребовало надеть парадную форму.

Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го-го-го-го-ство!» И опять все замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам... Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И все было исправно, кроме обуви.

Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский .

Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее. Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея: «Ваш сын, - писал он, - надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного»...

В штабе Кутузова ожидали вестей от командующего австрийской армией Мака. В это время в штаб неожиданно прибыл незнакомый генерал, которого адъютанты не захотели пропустить к Кутузову. Главнокомандующий вышел в приемную и узнал в прибывшем генерала Мака, который подтвердил слухи о поражении австрийцев под Ульмом и о сдаче всей армии. Князь Андрей понимал, что русская армия оказалась в очень тяжелом положении, что ей предстоит трудное сражение с французами. С одной стороны, он был рад этому, так как представилась наконец возможность принять участие в бое, с другой стороны - опасался поражения русской армии, понимая, что в данной ситуации преимущество на стороне Бонапарта.

Юнкер Ростов проходил службу в эскадроне под командованием ротмистра Денисова, известного «всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова», и жил вместе с командиром. Утром Денисов вернулся в скверном настроении, так как проиграл в карты значительную сумму денег. К ним зашел офицер Телянин, которого сослуживцы невзлюбили за скрытность и корыстолюбие. Походив немного по комнате, он ушел. Денисов сел писать письмо девушке, которой недавно увлекся, но вынужден был прерваться, так как в это время пришел вахмистр за деньгами.

Денисов попросил Ростова подать ему кошелек, который обычно оставлял под подушкой, но обнаружил, что кошелек исчез. Ростов понял, что деньги взял Телянин, и отправился к нему на квартиру. Выяснив, что тот уехал в штаб, он выехал вслед за ним. Николай застал Телянина за обедом в трактире. Он дождался момента, когда Телянину пришла пора расплачиваться, и увидел как он достал из кармана кошелек Денисова и вынул из него деньги. Когда Ростов обвинил Телянина в краже, тот испугался, попросил не губить его и, взывая к жалости, поведал историю о своих бедных стариках-родителях, умоляя юнкера не рассказывать сослуживцам о происшедшем. Ростов с отвращением кинул ему кошелек со словами: «Ежели вам нужда, возьмите эти деньги».

Спустя некоторое время после этой истории в компании офицеров зашел разговор о Телянине, и Ростов рассказал сослуживцам о том, что тот украл деньги. Полковой командир обвинил Николая во лжи, и Ростов вызвал его на дуэль. Друзья, и настойчивее всех Денисов, пытались отговорить Ростова от поединка, и советовали ему извиниться перед полковым командиром. Несмотря на их разумные доводы, юноша не отказался от своих намерений. Телянин в это время притворился больным: на следующий день его было приказано «исключить». В этот же день в части стало известно о том, что генерал Мак и вся австрийская армия сдались в плен. Денисов и остальные обрадовались тому, что пришло время «выступать в поход». Вскоре русская армия вступила в бои.

Кутузов отступил в сторону Вены, сжигая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 октября русские войска переходили реку Энс, растянувшись через город Энс по обе стороны моста. Переправа, на которой остановились русские войска, была обстреляна неприятелем. Не осознавая всей сложности ситуации, русские солдаты шутили и высказывали свои суждения о происходящих и предстоящих событиях. Денисов готовил эскадрон к бою.

Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно все вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.

На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне все замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно-быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где-то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно-разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища...

Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору... Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий... Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту.

Командир полка, немец Богданыч, по вине которого мост не подожгли своевременно, посчитал, что во время операции потерял «пустячок» - двое гусар были ранены, а один - убит «наповал». Кутузов перешел за Дунай и остановился. Тридцатого октября он атаковал дивизию Мортье, разбив противника. В ходе сражения впервые были захвачены трофеи - знамя, орудия и два неприятельских генерала. В бою князь Андрей был слегка оцарапан пулей в руку, а его лошадь получила серьезное ранение.

В знак особой милости Болконского послали к австрийскому двору, чтобы сообщить о последней победе. Немецкий военный министр и его адъютант встретили русского курьера холодно, дав своим поведением понять, что военные действия Кутузова их ничуть не интересуют. Из всего донесения министр обратил внимание лишь на то, что сам Мерсье не взят, а убит их соотечественник Шмидт, что, по его мнению, является «слишком дорогой платой за победу».

Выходя из дворца, князь Андрей почувствовал, что радость, переполнявшая его после победы, исчезла. Он остановился у своего знакомого по Петербургу - дипломата Билибина. Когда князь рассказал ему о своем визите в австрийское посольство, тот ничуть не удивился и ответил, что подобного отношения и следовало было ожидать. Билибин поделился с князем Андреем своими соображениями о вероятном ходе дальнейших событий: Австрия оказалась в невыгодном положении и теперь, вероятнее всего, станет искать тайного мира с Францией.

Через несколько дней Болконский отправился на прием к императору Францу с известием о выигранном сражении. Император расспросил его о неимеющих, по мнению князя Андрея, особого значения вещах: времени начала сражения, о расстоянии от одного села до другого и т. д.

Однако, несмотря на пророчества Билибина, в целом при австрийском дворе известие о победе Кутузова было встречено радостно. Кутузов был награжден орденом Марии-Терезии большого креста, а князь Андрей — орденом Марии-Терезии третьей степени. Император заказал по этому случаю торжественный молебен. На следующий день после визитов к главным сановникам Австрии князь Андрей вернулся вечером домой к Билибину. Тот сообщил, что французская армия перешла один из мостов, который защищали австрийцы, и хотя мост был минирован, его почему-то не взорвали, что вызвало удивление даже у Бонапарта. Таким образом, французы в скором времени могут войти в Москву. Русская армия оказалась в еще более трудном положении.

Известие было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею. Как только он узнал, что русская армия находится в безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему-то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему новый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.

Князь Андрей собрался немедленно выехать обратно в часть, хотя планировал пробыть в городе еще дня два. Но Билибин посоветовал ему не возвращаться в армию, находящуюся в безнадежном состоянии, и отступать вместе с ним. Болконский отказался от этого предложения и отправился в обратный путь.

Когда князь Андрей возвратился в штаб, Кутузов на его глазах отправил Багратиона «на великий подвиг». Согласно планам полководца, Багратион должен был задержать французов и дать возможность русской армии занять более выгодную позицию. Князь Андрей хотел присоединиться к Багратиону, но Кутузов отказал ему.

Багратион, для того чтобы выиграть время, послал парламентеров к французам для проведения переговоров. Мюрат поддался на обман, но Бонапарт, получив от Мюрата сообщение, понял, что переговоры «фальшивые», отдал приказ об их прекращении и немедленном наступлении на русскую армию. Князю Андрею все же удалось добиться того, чтобы Кутузов отправил его к Багратиону.

Прибыв на место, Болконский попросил у Багратиона позволения объехать позицию и узнать расположение войск.

Совершая обход, князь Андрей наблюдал за приготовлениями к сражению. Ему казалось, будто в следующий момент все «разрядят ружья и разойдутся по домам». Но этого не произошло: ружья были заряжены и готовы к сражению. Проходя мимо батареи Тушина, князь Андрей услышал, как капитан разговаривал с кем-то о будущей жизни, о бессмертии души. В этот момент Болконского охватило волнение и он задумался о том, в чем же выразится «его Тулон».

Вместе с Багратионом и несколькими офицерами Болконский направился на батарею Тушина, который обстреливал деревню Шенграбен. Ему никто не приказывал стрелять, однако он сам, посоветовавшись со своим фельдфебелем Захарченком, принял такое решение. Багратион кивком головы показал, что одобряет действия Тушина и соглашается с ними.

Во время объезда войск князь Андрей с удивлением заметил, что все происходило совсем не так, как преподавалось в теории. Солдаты были сбиты в кучу, но тем не менее отражали атаку за атакой. Французы подходили все ближе, готовилась очередная атака. Багратион лично повел солдат в бой и повергнул неприятеля. Батарея Тушина подожгла деревню. Благодаря этому, а также успешным действиям солдат Багратиона русская армия смогла отступить.

В суматохе про батарею Тушина совсем забыли, и только в конце отступления Багратион направил туда штаб-офицера, а затем и князя Андрея, чтобы передать Тушину приказ об отступлении. Несмотря на большие потери, батарея Тушина продолжала обстрел, сам Тушин отдавал приказы. Капитан был словно в бреду: ему дважды приказывали отступать, но он не слышал.

Князь Андрей помог запрячь лошадей в четыре уцелевшие орудия и продолжал отступать вместе с батареей. Как только Тушин вышел из-под огня и спустился в овраг, он был встречен начальством и адъютантами. Перебивая друг друга, они отдавали приказы и ругали Тушина. Капитан встречал выговоры молча, боясь возразить, а затем ушел.

С наступлением темноты батарея остановилась на отдых. Ростов безуспешно пытался найти свою часть,Тушина вызвали к генералу. Разгневанный Багратион сделал капитану выговор за то, что он оставил на поле сражения орудие, считая, что его можно было взять, используя прикрытие. Тушин не рассказал, что прикрытия на самом деле не было, так как «боялся подвести другого командира». Однако князь Андрей описал Багратиону реальное положение вещей в момент сражения - оставленное орудие было разбито, а успешному завершению дневной операции армия обязана в первую очередь действиям батареи Тушина, которую, кстати, никто не прикрывал. Болконский чувствовал глубокое разочарование по поводу происходящего.

— Едет! — закричал в это время махальный.

Полковой командир, покраснев, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.

— Смир-р-р-на! — закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.

По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем-то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.

Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го-го-го-го-ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.

По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, — видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с бòльшим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.

Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты.

Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб-офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, улыбающимся красивым лицом и влажными глазами. Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь-в-точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.

Кутузов шел медленно и вяло мимо тысяч глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3-ю ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.

— А, Тимохин! — сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.

Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.

— Еще измайловский товарищ, — сказал он. — Храбрый офицер! Ты доволен им? — спросил Кутузов у полкового командира.

И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:

— Очень доволен, ваше высокопревосходительство.

— Мы все не без слабостей, — сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. — У него была приверженность к Бахусу.

Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха. Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.

Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что-то. Князь Андрей выступил из свиты и по-французски тихо сказал:

— Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.

— Где тут Долохов? — спросил Кутузов.

Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.

— Претензия? — нахмурившись слегка, спросил Кутузов.

— Это Долохов, — сказал князь Андрей.

—А! — сказал Кутузов. — Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.

Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.

— Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, — сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. — Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.

Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, чтò ему сказал Долохов, и всё, чтò он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, чтò нужно. Он отвернулся и направился к коляске.

Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.

— Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? — сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3-ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо-отбытого смотра неудержимую радость. — Служба царская... нельзя... другой раз во фронте оборвешь... Сам извинюсь первый, вы меня знаете... Очень благодарил! — И он протянул руку ротному.

— Помилуйте, генерал, да смею ли я! — отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.

— Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, чтò он, как себя ведет? И всё...

— По службе очень исправен, ваше превосходительство... но характер... — сказал Тимохин.

— А чтò, что характер? — спросил полковой командир.

— Находит, ваше превосходительство, днями, — говорил капитан, — то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать...

— Ну да, ну да, — сказал полковой командир, — всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи... Так вы того...

— Слушаю, ваше превосходительство, — сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.

— Ну да, ну да.

Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.

— До первого дела — эполеты, — сказал он ему.

Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо-улыбающегося рта.

— Ну, вот и хорошо, — продолжал полковой командир. — Людям по чарке водки от меня, — прибавил он, чтобы солдаты слышали. — Благодарю всех! Слава Богу! — И он, обогнав роту, подъехал к другой.

— Чтò ж, он, право, хороший человек, с ним служить можно, — сказал Тимохин субалтерн-офицеру, шедшему подле него.

— Одно слово, червонный!... (полкового командира прозвали червонным королем) — смеясь, сказал субалтерн-офицер.

Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.

— Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?

— А то нет! Вовсе кривой.

— Не... брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки — всё оглядел...

— Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне... ну! думаю...

— А другой-то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!

— Чтò, Федешоу!... сказывал он, что ли, когда стражения начнутся? ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.

— Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То-то и видно, что дурак. Ты слушай больше.

— Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.

— Дай сухарика-то, чорт.

— А табаку-то вчера дал? То-то, брат. Ну, на, Бог с тобой.

— Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.

— То-то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!

— А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.

— Песенники вперед! — послышался крик капитана.

И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик-запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося...» и кончавшуюся словами: «То-то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом...» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».

Оторвав по-солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что-тo на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат-песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую-то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:

Ах, вы сени мои, сени!

«Сени новые мои...», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому-то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей. Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.

Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:

— Друг сердечный, ты как? — сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.

— Я как? — отвечал холодно Долохов, — как видишь.

Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которою говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.

— Ну, как ладишь с начальством? — спросил Жерков.

— Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?

— Прикомандирован, дежурю.

Они помолчали.

«Выпускала соколà да из правова рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.

— Чтò правда, австрийцев побили? — спросил Долохов.

— А чорт их знает, говорят.

— Я рад, — отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.

— Чтò ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, — сказал Жерков.

— Или у вас денег много завелось?

— Приходи.

— Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.

— Да чтò ж, до первого дела...

— Там видно будет.

Опять они помолчали.

— Ты заходи, коли чтò нужно, все в штабе помогут... — сказал Жерков.

Долохов усмехнулся.

— Ты лучше не беспокойся. Мне чтò нужно, я просить не стану, сам возьму.

— Да чтò ж, я так...

— Ну, и я так.

— Прощай.

— Будь здоров...

И высоко, и далеко,

На родиму сторону...

Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.

• Михаил Илларионович Кутузов – центральный персонаж романа, описан как реальная историческая личность, главнокомандующий русской армией. Поддерживает добрые отношения с князем Николаем Болконским, что влияет и на отношение к его сыну Андрею, который во второй части первого тома романа показан как адъютант главнокомандующего. Накануне Шенграбенского сражения благословляет Багратиона со слезами на глазах. Именно благодаря таланту военного тактика, отеческому отношению к солдатам, а также готовности и способности отстаивать свое мнение полководец завоевал любовь и уважение русского воинства.
• Наполеон Бонапарт – реальная историческая личность, французский император. Самовлюбленный человек, всегда уверенный в своей правоте, он считает, что может покорить народы своей власти. Обладает твердостью характера, целеустремленностью, умением подчинять, резким и точным голосом. Избалован, любит роскошь, привык к восхищениям, которые люди выражают в его адрес.

• Андрей Болконский – во второй части первого тома предстает перед читателем как адъютант главнокомандующего Кутузова. Он с радостью и преданностью выполняет приказы, желает служить родному Отечеству, с достоинством проходит испытания, если необходимо выбирать между собственной безопасностью и возможностью быть полезным Родине, жертвует собой ради блага других.
• Николай Ростов – в этой части произведения показан как офицер гусарского полка. Благородный, честный и открытый в поступках, он не терпит подлости, лжи и неискренности. Его отношение к войне постепенно меняется: радость юноши от того, что он, наконец, испытает вкус настоящей атаки сменяется растерянностью от внезапно постигшей боли (Николай контужен в руку). Но, пережив испытание, Николай становится сильнее духом.
• Багратион – также является реальным персонажем романа-эпопеи «Война и мир». Известный военачальник, который руководит Шенграбенским сражением и благодаря которому русские воины одержали победу в этой нелегкой битве. Человек мужественный и стойкий, бескомпромиссный и честный, он не боится опасности, становясь с рядовыми солдатами и офицерами в один строй.
• Федор Долохов – офицер семеновского полка. С одной стороны, это очень эгоистичный и циничный молодой человек, с немалыми амбициями, но, тем не менее, способный нежно любить своих близких.
• Денисов Василий Дмитриевич – ротмистр, эскадронный командир. Начальник и друг Николая Ростова, в разговоре картавит. Описан как «славный милый человек», несмотря на некоторые недостатки.
• Тушин – артиллерийский капитан, смелый и стойкий, с добрым и умным лицом, хотя, на первый взгляд, кажется робким и скромным.
• Билибин – русский дипломат, давний знакомый Андрея Ростова. Любитель остроумных разговоров, человек с высоким интеллектом.

Глава первая

Во второй части первой главы произведения Льва Толстого постепенно развивается тема войны. Русские войска стоят в Австрии. Штаб главнокомандующего Кутузова находится в крепости Браунау. Ожидается проверка полка главнокомандующим, солдаты готовятся, ротные командиры дают указания. С парадной формой все в порядке, чего нельзя сказать об обуви, которая вся изношена. Однако, этого и следовало ожидать, ведь воины прошли в этих сапогах тысячи верст, а новые не были выданы.

Один солдат по фамилии Долохов выделялся из всех, потому что был одет в синеватую шинель, что вызвало гнев полкового командира.

Глава вторая

Наконец, генерал Кутузов прибыл. «Полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь». За Кутузовым шел красивый адъютант. Это был не кто иной, как князь Андрей Болконский, который напомнил полководцу о разжалованном Долохове.

Кутузов снизошел к солдату. «Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России» – произнес тот, хотя выражение взгляда было насмешливым и дерзким.

Проверка прошла, и полководец со свитой собрались в город. Гусарский корнет Жерков, поравнявшись с Долоховым, задал ему несколько вопросов. После короткой беседы они попрощались.

Глава третья

Возвратившись со смотра, главнокомандующий, войдя в кабинет, приказал адъютанту Андрею Болконскому принести некоторые бумаги. Кутузов и австрийский член гофкригсрата вели диалог. Русский главнокомандующий утверждал, что австрийские войска одержали победу. Это подтвердило письмо из армии Мака, в котором сообщалось о выгодном стратегическом положении армии.

Кутузов вручил Андрею несколько писем, из которых тот должен был составить «mеmorandum» на французском языке.

Далее автор описывает, какие перемены произошли в Болконском. «В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени», он был постоянно занят приятным и интересным делом, улыбка, взгляд стали привлекательнее, интереснее.

Примечательно то, что Кутузов выделял Андрея Болконского среди других адъютантов, давал более серьезные поручения, выражал надежду, что в будущем он станет офицером. Андрей «был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела…» Но вместе с тем он боялся Бонопарта.

Глава четвертая

Николай Ростов служит юнкером в Гусарском Павлоградском полку. Он живет под одной крышей с ротмистром Василием Денисовым. Однажды произошла неприятная история: у Денисова пропал кошелек с деньгами, который перед тем положили под подушку. Ротмистр сначала набросился на бедного лакея Лаврушку, но Ростов понял, кто настоящий вор и пошел искать вархмистра Телятина в трактире, который занимали офицеры.

Предположения оказались точными: прибыв на место, попросив у Телятина посмотреть кошелек и взглянув на него, Николай сообразил, что он был прав, и эта вещь принадлежит Денисову. Однако, увидев жалкое состояние Телятина, деньги у него не забрал.

Глава пятая

Между офицерами эскадрона шел оживленный разговор, темой которого было недавнее происшествие, касающееся пропажи кошелька. Ростова убеждали извиниться перед полковым командиром, он возражал, чувствуя себя совершенно невиновным в том, что случилось, ведь сказал правду о том, кто настоящий вор, пусть даже и при других офицерах. Но штаб-ротмистр боялся за репутацию полка, поэтому продолжал приводить аргументы в пользу извинений Ростова.

Вдруг разговор прервал вошедший Жерков, который сообщил тревожную новость: Мак со своей армией сдался в плен. Необходимо было готовиться к наступлению.

Главы шестая – восьмая

Армия Кутузова отступила к Вене, главнокомандующим был дан приказ уничтожить за войском мосты, проследить за его выполнением был прислан князь Несвицкий. Начался обстрел переправы. В это время появился Денисов и потребовал чтобы его пропустили с эскадроном.

Война разгоралась сильнее. Появились первые раненые, нужно было срочно поджечь мост, чтобы это не сделал неприятель. Наконец, наступила развязка. «Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять».

Николай Ростов сильно переживал. Он смотрел на природу, на сосновые леса, залитые туманом, на величественное небо – и так хотел быть там. На земле так много горя и бед. Николай стал молиться: “Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!»

Глава девятая

Кутузову со своей тридцати пяти тысячной армией пришлось отступить. Задача главнокомандующего – соединиться с войсками из России, чтобы армия не была погублена. 28 октября главнокомандующий перешел на левый берег Дуная и атаковал дивизию Мортье, разбив противника. Эта победа подняла дух войска.

Андрей Болконский был отправлен курьером в Брюнн, чтобы передать сведения о победе австрийскому двору. Однако, министр выслушал это известие равнодушно, и предложил отдохнуть, оставшись до завтра. Князь почувствовал, как начинает терять интерес к победе, и все недавнее сражение теперь кажется далеким воспоминанием.

Глава десятая

Андрея Болконского хорошо принял его давний знакомый, русский дипломат по фамилии Билибин, у которого он остановился в связи с последними событиями. Наконец-то после стольких дней неудобств он снова, как и в детстве, оказался в роскошной обстановке, чему был очень рад. Кроме того, князю приятно было пообщаться с русским человеком. Андрей рассказал Билибину о холодном приеме министра, чем немало удивил дипломата, ведь Кутузов, в отличие от других, действительно одержал реальную победу над врагом.

Перед сном Болконский размышлял о предстоящем приеме у императора.

Глава одиннадцатая

Когда Андрей Болконский проснулся на следующий день, то вспомнил предыдущие события. Надо было идти на прием к императору, но перед этим он зашел в кабинет Билибина. Там уже находились господа, молодые люди из высшего общества, дипломаты, среди которых был и князь Ипполит Курагин. Билибин стал давать советы Болконскому, как правильно себя вести у императора, и рекомендовал как можно больше говорить, так как он любит аудиенции.

Глава двенадцатая

Император Франц принял Болконского, стоя посреди комнаты. Разговор состоял из вопросов и ответов и был недолгим. Когда Андрей вышел, его окружили придворные, которые были расположены к молодому человеку. Все радовались, выражали свое признание и желание его видеть. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии-Терезии 3-й степени от императора.

Так неожиданно приняли известие, привезенное им. Главнокомандующий и вся армия получили награды.

Но вдруг, когда, казалось бы, все так хорошо складывалось, Билибин сказал шокирующую новость: «…Французы перешли мост, который защищает Ауэрсперг, и мост не взорвали…» Андрей понимает, что русская армия в опасности, но не принимает предложения Билибина поехать с ним в Ольмюц, чтобы поберечь себя. Напротив, он решает отправиться обратно раньше срока, чтобы помочь своим.

Глава тринадцатая

Проехав немного времени, Андрей увидел русскую армию, движущуюся в беспорядке. Болконский стал искать главнокомандующего, но среди войска его не было. Наконец, стало известно, что Кутузов находится в деревне, и князь повернул коня туда. Приехав, он слез с лошади с намерением отдохнуть и привести мысли в порядок. Вдруг из окна дома послышался знакомый голос Несвицкого, приглашающий зайти.

От него Андрей узнал, что главнокомандующий в соседнем доме и, недоумевая по поводу происходящего, поспешил туда.

Кутузов, увидев Андрея, будто бы оставался безучастным и почти не обращал внимания на своего преданного адъютанта. Его занимали совершенно другие, тревожные мысли.

Наконец, он обратился к Болконскому и, отвергая возражения князя Андрея, желающего остаться в отряде Багратиона, со словами «мне хорошие офицеры самому нужны» приказал ему сесть в коляску. И уже по дороге стал расспрашивать подробности визита к императору.

Глава четырнадцатая

Кутузов принял весьма непростое решение: «отступать по дороге из Кремса в Ольмюц», чтобы соединиться с русскими войсками. Французы думают, что эта четырехтысячная армия – все войско Кутузова и Мюрат заключает перемирие на три дня, в надежде позже уничтожить противника. Он не подозревает, что тем самым дает русским солдатам собраться с силами, отдохнуть. Но обман раскрывает Наполеон и пишет Мюрату грозное письмо с приказом немедленно начать наступление на неприятеля. Тем временем отряд Багратиона обогревается у костра, варит кашу и не думает, что очень скоро будет большая битва.

Глава пятнадцатая

Андрей Болконский настоял на просьбе вернуться в отряд Багратиона. И вот его уже встречают с особым начальническим отличием, и дают позволение узнать, как расположены войска. При обходе Болконский встречает штабс-капитана Тушина, и невольно проникается симпатией к этому необычному человеку, в котором «было что-то особенное, совершенно не военное». Чем далее подвигался вперед Андрей Болконский, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск…»

Глава шестнадцатая

Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, Болконский начинает обзор расположения русских и французских войск с холма и чертит план, чтобы отчитаться Багратиону, как вдруг начинается внезапный обстрел со стороны французской армии: «в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро… с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана…»

Глава семнадцатая

«Началось! Вот оно!» – подумал Болконский, увидев, как наступают французы. Та же фраза была написана на лице каждого солдата и офицера… Капитан Тушин, не получив указаний от Багратиона и действуя как сам считает нужным, начинает вести обстрел деревни Шенграбен, занятой французами.

Глава восемнадцатая

Противостояние между русскими и французами продолжается. Багратион приказывает прислать подкрепление в виде двух батальонов 6-ого егерского полка. «Пули, беспрестанно визжали, пели и свистели…» Князь Андрей, чувствуя, что его влечет вперед непреодолимая сила, испытывает счастье от того, что может послужить Отчизне.

Глава девятнадцатая

Командир полка Багратион видит необходимость отступления, однако, как оказывается, это рискованно для жизней солдат. В эскадроне, где служил Николай Ростов, пошли разговоры об атаке. Радость юноши по поводу того, что наконец-то он испытает, что такое настоящее сражение, была преждевременной. В первые же часы атаки его ранило в левую руку.

Николай испугался, тем более, подумал, что сейчас его возьмут в плен. Но ему чудом удалось пробраться к русским стрелкам.

Глава двадцатая

Полковой командир не на шутку испугался того, что может быть виновен перед начальством в оплошности, ведь пехотные полки, которые в лесу были застигнуты врасплох, выбегали оттуда, «и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами». Поэтому он, желая помочь и во что бы то ни стало исправить ошибку, срочно оседлал лошадь и поскакал навстречу полку.

Но расстроенные солдаты не желали слушать голос своего командира, что еще более усугубляло положение полка. Все закончилось бы плачевно, если бы не рота Тимохина, которая одна лишь осталась в боевом порядке. Именно благодаря этим мужественным воинам удалось обратить врага в настоящее бегство.

Глава двадцать первая

Канонада постепенно стихала, но последствия недавно прошедших военных действий были видны во всем. Особенно страдали раненые, среди которых был и Николай Ростов, слезно просивший посадить его на носилки, потому что, контуженый в руку, он не мог идти дальше. Наконец, его услышали, и юноша получил помощь, для Ростова даже отыскали перевязочный пункт.

Тушин сильно, но, как оказалось, напрасно, переживал, что потерял два орудия, ведь, как о нем отозвался Андрей Болконский, «успехом дня они обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой».

Николай Ростов сильно страдал: и от боли в руке, и от осознания одиночества и ненужности никому, и от своих собственных заблуждений. Более всего мучил вопрос: «Зачем он вообще согласился идти на войну».

На следующий день французы на русскую армию уже не нападали.

«Война и мир». Л.Н. Толстой. 1 том. 2 часть. Описание по главам.

4.5 (90.4%) 25 votes

• Михаил Илларионович Кутузов – центральный персонаж романа, описан как реальная историческая личность, главнокомандующий русской армией. Поддерживает добрые отношения с князем Николаем Болконским, что влияет и на отношение к его сыну Андрею, который во второй части первого тома романа показан как адъютант главнокомандующего. Накануне Шенграбенского сражения благословляет Багратиона со слезами на глазах. Именно благодаря таланту военного тактика, отеческому отношению к солдатам, а также готовности и способности отстаивать свое мнение полководец завоевал любовь и уважение русского воинства.
• Наполеон Бонапарт – реальная историческая личность, французский император. Самовлюбленный человек, всегда уверенный в своей правоте, он считает, что может покорить народы своей власти. Обладает твердостью характера, целеустремленностью, умением подчинять, резким и точным голосом. Избалован, любит роскошь, привык к восхищениям, которые люди выражают в его адрес.

• Андрей Болконский – во второй части первого тома предстает перед читателем как адъютант главнокомандующего Кутузова. Он с радостью и преданностью выполняет приказы, желает служить родному Отечеству, с достоинством проходит испытания, если необходимо выбирать между собственной безопасностью и возможностью быть полезным Родине, жертвует собой ради блага других.
• Николай Ростов – в этой части произведения показан как офицер гусарского полка. Благородный, честный и открытый в поступках, он не терпит подлости, лжи и неискренности. Его отношение к войне постепенно меняется: радость юноши от того, что он, наконец, испытает вкус настоящей атаки сменяется растерянностью от внезапно постигшей боли (Николай контужен в руку). Но, пережив испытание, Николай становится сильнее духом.
• Багратион – также является реальным персонажем романа-эпопеи «Война и мир». Известный военачальник, который руководит Шенграбенским сражением и благодаря которому русские воины одержали победу в этой нелегкой битве. Человек мужественный и стойкий, бескомпромиссный и честный, он не боится опасности, становясь с рядовыми солдатами и офицерами в один строй.
• Федор Долохов – офицер семеновского полка. С одной стороны, это очень эгоистичный и циничный молодой человек, с немалыми амбициями, но, тем не менее, способный нежно любить своих близких.
• Денисов Василий Дмитриевич – ротмистр, эскадронный командир. Начальник и друг Николая Ростова, в разговоре картавит. Описан как «славный милый человек», несмотря на некоторые недостатки.
• Тушин – артиллерийский капитан, смелый и стойкий, с добрым и умным лицом, хотя, на первый взгляд, кажется робким и скромным.
• Билибин – русский дипломат, давний знакомый Андрея Ростова. Любитель остроумных разговоров, человек с высоким интеллектом.

Глава первая

Во второй части первой главы произведения Льва Толстого постепенно развивается тема войны. Русские войска стоят в Австрии. Штаб главнокомандующего Кутузова находится в крепости Браунау. Ожидается проверка полка главнокомандующим, солдаты готовятся, ротные командиры дают указания. С парадной формой все в порядке, чего нельзя сказать об обуви, которая вся изношена. Однако, этого и следовало ожидать, ведь воины прошли в этих сапогах тысячи верст, а новые не были выданы.

Один солдат по фамилии Долохов выделялся из всех, потому что был одет в синеватую шинель, что вызвало гнев полкового командира.

Глава вторая

Наконец, генерал Кутузов прибыл. «Полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь». За Кутузовым шел красивый адъютант. Это был не кто иной, как князь Андрей Болконский, который напомнил полководцу о разжалованном Долохове.

Кутузов снизошел к солдату. «Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России» – произнес тот, хотя выражение взгляда было насмешливым и дерзким.

Проверка прошла, и полководец со свитой собрались в город. Гусарский корнет Жерков, поравнявшись с Долоховым, задал ему несколько вопросов. После короткой беседы они попрощались.

Глава третья

Возвратившись со смотра, главнокомандующий, войдя в кабинет, приказал адъютанту Андрею Болконскому принести некоторые бумаги. Кутузов и австрийский член гофкригсрата вели диалог. Русский главнокомандующий утверждал, что австрийские войска одержали победу. Это подтвердило письмо из армии Мака, в котором сообщалось о выгодном стратегическом положении армии.

Кутузов вручил Андрею несколько писем, из которых тот должен был составить «mеmorandum» на французском языке.

Далее автор описывает, какие перемены произошли в Болконском. «В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени», он был постоянно занят приятным и интересным делом, улыбка, взгляд стали привлекательнее, интереснее.

Примечательно то, что Кутузов выделял Андрея Болконского среди других адъютантов, давал более серьезные поручения, выражал надежду, что в будущем он станет офицером. Андрей «был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела…» Но вместе с тем он боялся Бонопарта.

Глава четвертая

Николай Ростов служит юнкером в Гусарском Павлоградском полку. Он живет под одной крышей с ротмистром Василием Денисовым. Однажды произошла неприятная история: у Денисова пропал кошелек с деньгами, который перед тем положили под подушку. Ротмистр сначала набросился на бедного лакея Лаврушку, но Ростов понял, кто настоящий вор и пошел искать вархмистра Телятина в трактире, который занимали офицеры.

Предположения оказались точными: прибыв на место, попросив у Телятина посмотреть кошелек и взглянув на него, Николай сообразил, что он был прав, и эта вещь принадлежит Денисову. Однако, увидев жалкое состояние Телятина, деньги у него не забрал.

Глава пятая

Между офицерами эскадрона шел оживленный разговор, темой которого было недавнее происшествие, касающееся пропажи кошелька. Ростова убеждали извиниться перед полковым командиром, он возражал, чувствуя себя совершенно невиновным в том, что случилось, ведь сказал правду о том, кто настоящий вор, пусть даже и при других офицерах. Но штаб-ротмистр боялся за репутацию полка, поэтому продолжал приводить аргументы в пользу извинений Ростова.

Вдруг разговор прервал вошедший Жерков, который сообщил тревожную новость: Мак со своей армией сдался в плен. Необходимо было готовиться к наступлению.

Главы шестая – восьмая

Армия Кутузова отступила к Вене, главнокомандующим был дан приказ уничтожить за войском мосты, проследить за его выполнением был прислан князь Несвицкий. Начался обстрел переправы. В это время появился Денисов и потребовал чтобы его пропустили с эскадроном.

Война разгоралась сильнее. Появились первые раненые, нужно было срочно поджечь мост, чтобы это не сделал неприятель. Наконец, наступила развязка. «Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять».

Николай Ростов сильно переживал. Он смотрел на природу, на сосновые леса, залитые туманом, на величественное небо – и так хотел быть там. На земле так много горя и бед. Николай стал молиться: “Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!»

Глава девятая

Кутузову со своей тридцати пяти тысячной армией пришлось отступить. Задача главнокомандующего – соединиться с войсками из России, чтобы армия не была погублена. 28 октября главнокомандующий перешел на левый берег Дуная и атаковал дивизию Мортье, разбив противника. Эта победа подняла дух войска.

Андрей Болконский был отправлен курьером в Брюнн, чтобы передать сведения о победе австрийскому двору. Однако, министр выслушал это известие равнодушно, и предложил отдохнуть, оставшись до завтра. Князь почувствовал, как начинает терять интерес к победе, и все недавнее сражение теперь кажется далеким воспоминанием.

Глава десятая

Андрея Болконского хорошо принял его давний знакомый, русский дипломат по фамилии Билибин, у которого он остановился в связи с последними событиями. Наконец-то после стольких дней неудобств он снова, как и в детстве, оказался в роскошной обстановке, чему был очень рад. Кроме того, князю приятно было пообщаться с русским человеком. Андрей рассказал Билибину о холодном приеме министра, чем немало удивил дипломата, ведь Кутузов, в отличие от других, действительно одержал реальную победу над врагом.

Перед сном Болконский размышлял о предстоящем приеме у императора.

Глава одиннадцатая

Когда Андрей Болконский проснулся на следующий день, то вспомнил предыдущие события. Надо было идти на прием к императору, но перед этим он зашел в кабинет Билибина. Там уже находились господа, молодые люди из высшего общества, дипломаты, среди которых был и князь Ипполит Курагин. Билибин стал давать советы Болконскому, как правильно себя вести у императора, и рекомендовал как можно больше говорить, так как он любит аудиенции.

Глава двенадцатая

Император Франц принял Болконского, стоя посреди комнаты. Разговор состоял из вопросов и ответов и был недолгим. Когда Андрей вышел, его окружили придворные, которые были расположены к молодому человеку. Все радовались, выражали свое признание и желание его видеть. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии-Терезии 3-й степени от императора.

Так неожиданно приняли известие, привезенное им. Главнокомандующий и вся армия получили награды.

Но вдруг, когда, казалось бы, все так хорошо складывалось, Билибин сказал шокирующую новость: «…Французы перешли мост, который защищает Ауэрсперг, и мост не взорвали…» Андрей понимает, что русская армия в опасности, но не принимает предложения Билибина поехать с ним в Ольмюц, чтобы поберечь себя. Напротив, он решает отправиться обратно раньше срока, чтобы помочь своим.

Глава тринадцатая

Проехав немного времени, Андрей увидел русскую армию, движущуюся в беспорядке. Болконский стал искать главнокомандующего, но среди войска его не было. Наконец, стало известно, что Кутузов находится в деревне, и князь повернул коня туда. Приехав, он слез с лошади с намерением отдохнуть и привести мысли в порядок. Вдруг из окна дома послышался знакомый голос Несвицкого, приглашающий зайти.

От него Андрей узнал, что главнокомандующий в соседнем доме и, недоумевая по поводу происходящего, поспешил туда.

Кутузов, увидев Андрея, будто бы оставался безучастным и почти не обращал внимания на своего преданного адъютанта. Его занимали совершенно другие, тревожные мысли.

Наконец, он обратился к Болконскому и, отвергая возражения князя Андрея, желающего остаться в отряде Багратиона, со словами «мне хорошие офицеры самому нужны» приказал ему сесть в коляску. И уже по дороге стал расспрашивать подробности визита к императору.

Глава четырнадцатая

Кутузов принял весьма непростое решение: «отступать по дороге из Кремса в Ольмюц», чтобы соединиться с русскими войсками. Французы думают, что эта четырехтысячная армия – все войско Кутузова и Мюрат заключает перемирие на три дня, в надежде позже уничтожить противника. Он не подозревает, что тем самым дает русским солдатам собраться с силами, отдохнуть. Но обман раскрывает Наполеон и пишет Мюрату грозное письмо с приказом немедленно начать наступление на неприятеля. Тем временем отряд Багратиона обогревается у костра, варит кашу и не думает, что очень скоро будет большая битва.

Глава пятнадцатая

Андрей Болконский настоял на просьбе вернуться в отряд Багратиона. И вот его уже встречают с особым начальническим отличием, и дают позволение узнать, как расположены войска. При обходе Болконский встречает штабс-капитана Тушина, и невольно проникается симпатией к этому необычному человеку, в котором «было что-то особенное, совершенно не военное». Чем далее подвигался вперед Андрей Болконский, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск…»

Глава шестнадцатая

Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, Болконский начинает обзор расположения русских и французских войск с холма и чертит план, чтобы отчитаться Багратиону, как вдруг начинается внезапный обстрел со стороны французской армии: «в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро… с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана…»

Глава семнадцатая

«Началось! Вот оно!» – подумал Болконский, увидев, как наступают французы. Та же фраза была написана на лице каждого солдата и офицера… Капитан Тушин, не получив указаний от Багратиона и действуя как сам считает нужным, начинает вести обстрел деревни Шенграбен, занятой французами.

Глава восемнадцатая

Противостояние между русскими и французами продолжается. Багратион приказывает прислать подкрепление в виде двух батальонов 6-ого егерского полка. «Пули, беспрестанно визжали, пели и свистели…» Князь Андрей, чувствуя, что его влечет вперед непреодолимая сила, испытывает счастье от того, что может послужить Отчизне.

Глава девятнадцатая

Командир полка Багратион видит необходимость отступления, однако, как оказывается, это рискованно для жизней солдат. В эскадроне, где служил Николай Ростов, пошли разговоры об атаке. Радость юноши по поводу того, что наконец-то он испытает, что такое настоящее сражение, была преждевременной. В первые же часы атаки его ранило в левую руку.

Николай испугался, тем более, подумал, что сейчас его возьмут в плен. Но ему чудом удалось пробраться к русским стрелкам.

Глава двадцатая

Полковой командир не на шутку испугался того, что может быть виновен перед начальством в оплошности, ведь пехотные полки, которые в лесу были застигнуты врасплох, выбегали оттуда, «и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами». Поэтому он, желая помочь и во что бы то ни стало исправить ошибку, срочно оседлал лошадь и поскакал навстречу полку.

Но расстроенные солдаты не желали слушать голос своего командира, что еще более усугубляло положение полка. Все закончилось бы плачевно, если бы не рота Тимохина, которая одна лишь осталась в боевом порядке. Именно благодаря этим мужественным воинам удалось обратить врага в настоящее бегство.

Глава двадцать первая

Канонада постепенно стихала, но последствия недавно прошедших военных действий были видны во всем. Особенно страдали раненые, среди которых был и Николай Ростов, слезно просивший посадить его на носилки, потому что, контуженый в руку, он не мог идти дальше. Наконец, его услышали, и юноша получил помощь, для Ростова даже отыскали перевязочный пункт.

Тушин сильно, но, как оказалось, напрасно, переживал, что потерял два орудия, ведь, как о нем отозвался Андрей Болконский, «успехом дня они обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой».

Николай Ростов сильно страдал: и от боли в руке, и от осознания одиночества и ненужности никому, и от своих собственных заблуждений. Более всего мучил вопрос: «Зачем он вообще согласился идти на войну».

На следующий день французы на русскую армию уже не нападали.

«Война и мир». Л.Н. Толстой. 1 том. 2 часть. Описание по главам.

4.5 (90.4%) 25 votes

I

В начале 1806-го года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и, подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который по мере приближения к Москве приходил все более и более в нетерпение. «Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» — думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву. — Денисов, приехали! — спит, — говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался. — Вот он угол-перекресток, где Захар-извозчик стоит; вот он и Захар, все та же лошадь! Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну! — К какому дому-то? — спросил ямщик. — Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, — говорил Ростов, — ведь это наш дом! — Денисов! Денисов! Сейчас приедем. Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил. — Дмитрий, — обратился Ростов к лакею на облучке. — Ведь это у нас огонь? — Так точно-с, и у папеньки в кабинете светится. — Еще не ложились? А? как ты думаешь? — Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, — прибавил Ростов, ощупывая новые усы. — Ну же, пошел, — кричал он ямщику. — Да проснись же, Вася, — обращался он к Денисову, который опять опустил голову. — Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! — закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом так же стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» — подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым покривившимся ступеням. Все та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, так же слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча. Старик Михайло спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно-испуганное. — Батюшки-светы! Граф молодой! — вскрикнул он, узнав молодого барина. — Что ж это? Голубчик мой! — И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но, видно, опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина. — Здоровы? — спросил Ростов, выдергивая у него свою руку. — Слава Богу! Все слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство! — Все совсем благополучно? — Слава Богу, слава Богу! Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную большую залу. Все то же — те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто-то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что-то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их — это он помнил. — А я-то, не знал... Николушка... друг мой, Коля! — Вот он... наш-то... Переменился! Нет! Свечи! Чаю! — Да меня-то поцелуй! — Душенька... а меня-то. Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф обнимали его; люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали. Петя повис на его ногах. — А меня-то! — кричал он. Наташа, после того как она, пригнув его к себе, расцеловала все его лицо, отскочила от него и, держась за полу его венгерки, прыгала, как коза, все на одном месте и пронзительно визжала. Со всех сторон были блестящие слезами радости любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя. Соня, красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже шестнадцать лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но все еще ждал и искал кого-то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери. Но это была она, в новом, незнакомом еще ему, сшитом, верно, без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь, рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза. — Василий Денисов, дг"уг вашего сына, — сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него. — Милости прошу. Знаю, знаю, — сказал граф, целуя и обнимая Денисова. — Николушка писал... Наташа, Вера, вот он, Денисов. Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую черноусую фигурку Денисова и окружили его. — Голубчик, Денисов! — взвизгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и, взяв руку Наташи, поцеловал ее. Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки. Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд и не спускали с него восторженно-влюбленных глаз. Брат и сестры спорили, и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку. Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он все ждал чего-то еще, и еще, и еще. На другое утро приезжие с дороги спали до десятого часа. В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами. — Гей, Г"ишка, тг"убку! — крикнул хриплый голос Васьки Денисова. — Г"остов, вставай! Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки. — А что, поздно? — Поздно, десятый час, — отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шепот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что-то голубое, ленты, черные волосы и веселые лица. Это были Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли. — Николенька, вставай! — опять послышался голос Наташи у двери. — Сейчас! В это время Петя в первой комнате, увидав и схватив сабли и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики при виде воинственного старшего брата, забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь. — Это твоя сабля? — закричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех. — Николенька, выходи в халате, — проговорил голос Наташи. — Это твоя сабля? — спросил Петя. — Или это ваша? — с подобострастным уважением обратился он к усатому черному Денисову. Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог со шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях — свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, что было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом. — Ах, как хорошо, отлично! — приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием этих жарких лучей любви Наташи, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская и чистая улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома. — Нет, послушай, — сказала она, — ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. — Она тронула его усы. — Мне хочется знать, какие вы, мужчины? Такие ли, как мы? — Нет. Отчего Соня убежала? — спрашивал Ростов. — Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней — ты или вы? — Как случится, — сказал Ростов. — Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу. — Да что же? — Ну, я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу за нее. Вот посмотри. — Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями), красную метину. — Это я сожгла, чтобы показать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала. Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно-оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот своей семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бессмыслицей: он понимал и не удивлялся этому. — Так что же? — только спросил он. — Ну, так дружны, так дружны! Это что, глупости — линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого любит, так навсегда. Я этого не понимаю. Я забуду сейчас. — Ну так что же? — Да, так она любит меня и тебя. — Наташа вдруг покраснела. — Ну, ты помнишь, перед отъездом... Так она говорит, что ты это все забудь... Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, отлично и благородно! Да, да? очень благородно? да? — спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами. Ростов задумался. — Я ни в чем не беру назад своего слова, — сказал он. — И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия? — Нет, нет, — закричала Наташа. — Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь — считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты все-таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то. Ростов видел, что все это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная шестнадцатилетняя девочка, очевидно, страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее и не жениться даже, думал Ростов, но не теперь. Теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали, — подумал он, — надо оставаться свободным». — Ну и прекрасно, — сказал он, — после поговорим. Ах, как я тебе рад! — прибавил он. — Ну, а что же ты, Борису не изменила? — спросил брат. — Вот глупости! — смеясь, крикнула Наташа. — Ни о нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу. — Вот как! Так ты что же? — Я? — переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. — Ты видел Duport"a? — Нет. — Знаменитого Дюпора, танцовщика, не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. — Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов. — Ведь стою? ведь вот! — говорила она; но не удержалась на цыпочках. — Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори. Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. Нет, ведь хорошо? — все говорила она. — Хорошо. За Бориса уже не хочешь выходить замуж? Наташа вспыхнула. — Я не хочу ни за кого замуж идти. Я ему то же самое скажу, когда увижу. — Вот как! — сказал Ростов. — Ну да, это все пустяки, — продолжала болтать Наташа. — А что, Денисов хороший? — спросила она. — Хороший. — Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов? — Отчего страшный? — спросил Nicolas. — Нет, Васька славный. — Ты его Васькой зовешь?.. Странно. А что, он очень хорош? — Очень хорош. — Ну, приходи поскорее чай пить. Все вместе. И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые пятнадцатилетние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче он чувствовал, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы — Соня. Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощенья за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании, и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что, так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее. — Как, однако, странно, — сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, — что Соня с Николенькой теперь встретились на «вы» и как чужие. — Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но, как и от большей части ее замечаний, всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он бывал в сражениях, и таким любезным с дамами кавалером, каким Ростов никак не ожидал его видеть.